Статья представляет собой полемические заметки к широкомасштабной дискуссии о «новом реализме» в русской литературе первого десятилетия ХХI века. Рассматриваются манифест С. Шаргунова «Отри- цание траура» (2001) и «Манифест новой жизни» (2004) В. Пустовой, а также подводящая итоги лите- ратурного десятилетия статья А. Рудалёва «Катехизис “нового реализма”» (2011). Автор представляет противоречия в стремлении теоретического обоснования «нового реализма», как нового литературного направления. Попытки молодых критиков найти стратификаторы между новым и старым реализмом были малоуспешны. Пренебрегая постмодернизмом и отрицая старую традицию, сами «новые реалисты» яв- ляются продуктом синтеза названных направлений. Молодое поколение, пришедшее в литературу, более свободно в выборе средств и тем, т.к. оно не ощутило на себе тиски советской эпохи, когда литература была вопросом «государственным», подконтрольным власти. К основным чертам младших русских реа- листов можно отнести следующие: языковая раскованность; прерванная литературная преемственность (‘пустота’); сочетание элементов соцреализма и постмодернизма; фрагментарность изображения дейст- вительности; автобиографическая рефлексивность; использование авторами различных пиар-способов продвижения своего творчества. Определение «новый», соотносящееся с реализмом нашего времени, не свидетельствует о развитии нового литературного направления, а дополняет лишь новую ось времени, с позиций которой в уже существующее направление вносятся новые темы и корректируются ценности. and The article is arranged in a form of polemic notes on an extensive discussion of "a new realism" in Russian literature which emerged in the first decade of the 21st century. The manifestos written by S. Shargunov Renunciation of Mourning (2001), by V. Pustovaja A Manifesto for a New Life (2004), as well as the article The Catechism of "a New Realism" written by A. Rudalyov (2011) are analysed. The author uncovers the contradictions of seeking some theoretical ground for "the new realism" being taken as a new literature approach. The attempts to find some stratifying indicators showing the difference between the old and the new realism made by young critics were not successful. Though neglecting postmodernism and rejecting the old tradition, "new realists" are the products of the synthesis of mentioned literature approaches themselves. The young generation, which has come into the literature, enjoys more freedom when selecting the means and topics since they have never faced the limitations set by the Soviet era when literature was considered to be "a governmental" issue controlled by the authorities. The main features which belong to the younger Russian realists include the following means such as language looseness; interrupted literature succession ('emptiness'); combination of elements which are typical for social realism and postmodernism; fragmentary reality description; autobiographical reflexivity; the usage of various PRmethods to promote their literary works. The definition of new which relates to the realism of a modern time cannot be treated as the evidence of a new literature approach development, it only adds a new time axis for already existing direction where new topics are being introduced and new values are being revised.
Для белорусского сообщества ученых-лингвистов в период "белорусизации" 1920-х годов были характерны острые дискуссии, сопровождавшиеся взаимными политическими обвинениями. Эти обвинения привели к исключению Н.Н. Дурново из Белорусской АН и снятию его кандидатуры с выборов в АН ССС. and During the so called period of "belorusizaciya" in the 1920s, the Belorussian scholarly linguistic community was split and deeply involved into fierce disputes folloved by mutual political charges. These charges had led to Nikolai N. Durnovo's exclusion from the Belorussian Academy of Sciences and striking-off his name from the nominees-list for the elections to the Academy of Sciences of the USSR.
Autor přítomného článku se zabývá funkcí staroslověnštiny v procesu konstituování moderní literární ruštiny jako jazyka ruské literatury. Ukazuje na to, že staroslověnština je nejen páteří ruské morfologie, syntaxe a slovní zásoby, ale také speciální vrstvou s významnou poetologickou funkcí. Na uměleckých textech několik staroruských a moderních ruských literárních děl manifestuje proměny funkcí staroslověnštiny až k modernímu jazyku Puškina, dále k realismu, moderně a postmoderně jako trvalým konstitutivním komponentům ruské literatury. and The author of the present article deals with the function of Old Church Slavonic in the process of the constituting of modern standard/literary Russian as a language of Russian literature. He manifests that Old Church Slavonic is not only a backbone of Russian morphology, syntax and vocabulary, but also a special layer with a significant poetological function. Several artistic texts of old and modern Russian literary works demonstrate the modifications of Old Church Slavonic up to modern language of Pushkin, further to realism, modernism and postmodernism as a permanent constitutive components of Russian literature.
The following paper explores the theme of the Holocaust in Ludimila Ulitskaya's novel Daniel Stein Interpreter (2006). Although the Holocaust is not Ulitskaya's main focus, this theme is very much present in the text. The author of the following article explores the relationship between the structure of the text and the complexity of historical research of the Holocaust in the former Soviet Union. In the analysis, the author touches upon such issues as the commemoration of the Holocaust victims from the Soviet territories and the Russian national memory of the Holocaust, and the way they both are represented in the novel. The article searches for an answer regarding the role of Ulitskaya's novel in the public debate about the Holocaust in today's Russia. and Autorka studie se zabývá analýzou tématu holokaustu v románu Ljudmily Ulické Daniel Stein, překladatel (2006). Přestože se téma holokaustu v centru pozornosti autorky románu nenachází, je pro text podstatné. Autorka studie zkoumá vztah mezí strukturou textu románu a komplexností historického výzkumu holokaustu na území bývalého Sovětského svazu. Ve své analýze se autorka mimo jiné zabývá tématem paměti obětí holokaustu ze sovětského území, či ruskou kolektivní pamětí na holokaust a reflexí těchto témat v románu Daniel Stein, překladatel. Přítomná studie se zároveň pokouší nalézt úlohu románu Ljudmily Ulické ve veřejné debatě o holokaustu v dnešním Rusku.
V příspěvku je popsán rozdílný historický vývoj českého a ruského jazyka a důvod hojného rozšíření nespisovného obecného útvaru v českém prostředí. Obecná čeština je srovnávána s nespisovnými útvary v ruském jazyce, především s tak zvaným "obecným žargonem" a s lidovou mluvou (prostorečije). Na ukázkách z ruské beletrie je demonstrován rozdíl mezi "obecným žargonem" a prostorečijem (lidovou mluvou), přičemž se upozorňuje na potřebu rozlišovat tyto dva jazykové kódy při překladu do češtiny. and The paper deals with the different historical development of Czech and Russian languages and reasons of the high use of common language in Czech speech. Common Czech is compared with non-standard elements of Russian language, namely with Interslang and Colloquialism (prostorechie). The examples of Russian fiction demonstrate the difference between Russian Interslang and Colloquialism (prostorechie). It points out the necessity to distinguish these two different non-standard language codes when translating.
Готтфрид Вильгельм фон Лейбниц (1646–1716), математик, философ и т.д., также очень интересовался языками и принимал активное участие в лингвистических дискуссиях своего времени. Он интересовался также и Россией и в Петре Первом видел возможного реформатора огромной страны. Эти интересы Лейбница проявляются в его переписке со шведом Юханом Габриелем Спарвенфельдом. Тот считался крупным авторитетом в области языков, особенно славянских, и среди них – в первую очередь, русского. Основанием для создания этой репутации был, прежде всего, его большой Lexicon Slavonicum, славяно-латинский словарь в четырех томах, который он составил после трехлетнего пребывания в Москве в 80-х годах XVII-го века. Их письменное общение представляет особый интерес для славистов. Одна из инициатив Лейбница, связанная с его интересом к этимологии и к соотношениям языков, заключалась в том, что он обратился к Спарвенфельду с просьбой снабдить его короткими текстами на разных славянских языках, необходимыми для изучения их взаимоотношений. Спарвенфельд снабдил его короткими отрывками (написанными латиницей) из Библии на русско-церковнославянском, словенском, чешском, польском и простом русском языках. Он "нормализирует" орфографию в этих отрывках, чтобы было видно, насколько языки близки друг другу. "Все они" – по его выражению – "дочери одной и той же матери", т.е. церковнославянского языка. Он рассматривал славянские языки как диалекты одного и того же языка и был убежден, что, зная мать, т.е. церковнославянский язык, можно понять и другие славянские языки. В конце 1698-го года Лейбниц обращается к Спарвенфельду с просьбой принять участие в лингвистическом проекте, которым он очень дорожил. В рамках дискуссий того времени о возможном создании универсального языка Лейбниц, в качестве первого шага, взялся за создание универсального алфавита. Его замысел состоял в том, чтобы, исходя из латинского алфавита, снабженного некоторыми добавочными знаками для передачи особых звуков, создать универсальный алфавит. С этой целью он обращается к Спарвенфельду с просьбой создать универсальный алфавит для славянских языков. Спарвенфельд согласился и составил общий алфавит славянских языков на основе латинского алфавита. Но, судя по всему, он не очень старался, и результат был неубедительным. На самом деле он, вероятно, был против всего проекта. По его мнению, русские тексты должны печататься кириллицей, так как только таким образом можно передать правильное произношение русских слов. Он говорит, что видел много неудачных попыток напечатать русские/церковнославянские тексты латинской азбукой, неудачных оттого, что одни в своей транскрипции исходят из немецкой орфографии, другие – из итальянской, так что в результате один и тот же язык становится совсем не похожим на себя. Он даже считает, что все славянские языки должны писаться кириллицей, единственным функциональным алфавитом для славянских языков. and Gottfried Wilhelm von Leibniz (1646–1716) was a man of all possible gifts. Mainly a philosopher and a mathematician, he was also very interested in languages and took an active part in the linguistic discussions of his time. Leibniz was passionately interested in Russia. He believed that in the person of Tsar Peter he had found somebody who would be able to contribute to the development of the country. Leibniz wrote several memorials to Tsar Peter with suggestions on how to improve the cultural level in Russia. An important source of our knowledge about the history of Slavistics in the 17-th century is the correspondence between Leibniz and the Swede Johan Gabriel Sparwenfeld (1655–1727). He was well known for his language skills and for his particular love and mastery of the Slavic languages and was renowned as the author of a Lexicon Slavonicum, a large Slavic-Latin dictionary in four volumes which he compiled after three years in Moscow in the 1680.s. The correspondence between these two contains much of interest concerning Slavica. Leibniz was very interested in etymology and the relationship between different languages. He was also active in a project to create a universal alphabet, with the final goal to create a universal language. He turns to Sparwenfeld with questions regarding the relationship between the Slavic languages and asks him to send him short texts in different Slavic languages for him to study. Sparwenfeld provides him with fragments of Bible texts in Russian-Church Slavonic, Slovenian, Czech, Polish and Russian, pointing out that no other languages are as closely related as the Slavic ones. To show to Leibniz that this is really the case he writes all the fragments in the Latin alphabet and "normalizes" the spelling to illustrate that Church Slavonic is the mother language and the other languages are the "daughters". Sparwenfeld was also asked by Leibniz to help in the creation of a universal alphabet by providing him with suggestions how to transcribe the sounds of the Slavic languages in the Latin alphabet. Sparwenfeld agrees and compiles a table with his suggestions, but halfheartedly, as he is in fact convinced, that only the Cyrillic alphabet is fully functional in expressing the true pronunciation of the Slavic sounds. Instead of writing all Slavic languages in the Latin alphabet he would prefer for all Slavic languages to return to the Cyrillic alphabet.
Статья посвящена итальянским контактам В.В. Макушева, первого слависта, проявившего профессиональный интерес к архивам Италии. Макушев связывался в это время (1868–1871) со многими итальянскими деятелями культуры, используя их помощь в своих исследованиях. Особо интересной представляется его поездка в южно-итальянский край Молизе для ознакомления с поселениями "молизских славян": он был первым славистом, который посетил этот славянский языковой анклав. Там его встретил Дж. Де Рубертис, представитель и популяризатор культуры молизских славян. Впервые публикуются два письма Де Рубертиса к Макушеву. and The paper is dedicated to the Italian correspondents of V. V. Makušev, the first slavist who chose Italian archives for his researches (1868–1871). Makušev issued in Italy a plenty of historical documents; meanwhile he took contacts with several Italian men of culture who helped him in his issues. Makušev's journey to the Southern-Italian region of Molise was particularly interesting, for he was the first slavist who visited the "Molisean Slavic colonies". In Molise he met G. De Rubertis, the mean representative of the language and culture of that old Slavic insula. Two De Rubertis' letters to Makušev are firstly published here.